Владимир Андреевич Атлантов – Народный артист СССР, лауреат Государственной премии РСФСР имени Глинки, Каммерзенгер Венской государственной оперы. Награжден двумя орденами Трудового Красного Знамени. Выступал на лучших сценах мира, среди которых «Ла Скала», «Метрополитен-опера», «Ковент-гарден», Венская государственная опера, Опера Бастиль в Париже и другие.
Женат на Тамаре Андреевне Милашкиной – выдающейся оперной певице, Народной артистке СССР, лауреате Государственной премии РСФСР.
С 1988 года семья живет в Вене.
Владимир Атлантов появился очень эффектно, и я сразу поняла – это он, несмотря на то, что на его спектаклях я не бывала. Не заметить его в большом фойе было просто невозможно: в белом костюме, с царственной осанкой, уверенной походкой, прямолинейным взглядом. От него исходила ощутимая волна магнетизма и непонятной мне силы, приводившая меня время от времени в смущение. Он говорил тихим голосом, обдумывая каждый ответ. Речь его была немногословной, но от этого не менее выразительной. Я чувствовала, что передо мною – целая эпоха, и мне посредством интервью дается возможность заглянуть в увлекательнейшую Книгу об атлантах мировой оперной музыки.
– Вы пошли по стопам родителей-певцов и также связали свою судьбу с оперной сценой.
– Говорят, что на детях талантливых родителей природа отдыхает. Но видимо, в моем случае, этого не случилось. Отец и особенно мама были известными оперными певцами, и вполне логично, что они решили дать сыну музыкальное образование. Так в шестилетнем возрасте я оказался в хоровом училище им. М. И. Глинки при Ленинградской государственной академической капелле. Предполагалось, что я выучусь на хорового дирижера. Шли годы. В капелле я пережил период подростковой голосовой мутации, после чего преподаватели обратили внимание на мои неплохие вокальные данные. Это открывало передо мной новые перспективы. В 17 лет я набрался смелости и попробовал поступить в Ленинградскую консерваторию. К моему счастью именно в тот год там открывалось подготовительное отделение. Меня приняли. А через два года я стал полноценным студентом консерватории.
– Как родители отнеслись к вашим успехам и помогали ли они вам в учебе?
– Конечно, их радовало, что сын учится в высшем учебном заведении. В студенческие годы я жил с мамой, так как мои родители развелись. Мама меня всегда и во всем поддерживала, давала ценные советы в пении. Ведь она была не только известной довоенной оперной певицей, но и замечательным педагогом.
– У вас есть дочь. Скажите, она тоже посвятила свою жизнь музыке?
– Она стала пианисткой.
– Ваши родители многие годы своей жизни посвятили Кировскому театру. И там же были исполнены ваши первые большие роли. Связывают ли вас особые отношения с этой сценой?
– Конечно, с первого же «знакомства» я влюбился в этот театр и до сих пор испытываю к нему поистине романтические чувства. Для меня всегда было огромной честью и большим наслаждением стоять на этой замечательной сцене…
– А с Большим театром любви не сложилось?
– Я, наверное, однолюб, поэтому пылкой любви к Большому театру у меня не было. Я относился к нему скорее с огромным уважением. Работа в нем требовала большой самоотдачи и серьезности, ведь там выступали певцы мирового уровня.
– Вы много путешествовали, долгое время жили в Москве, а теперь – в Австрии. Считаете ли вы себя по- прежнему петербуржцем и что в вас «петербуржского»?
– Да, Петербург – это мой родной город. Мне трудно говорить о самом себе, но настоящие петербуржцы, которых практически уже не осталось, это, на мой взгляд, люди особой культуры, в том числе и музыкальной, с хорошим воспитанием. К сожалению, времена уходят… Богатая культура города обогатила мое детство и юношество – я часто ходил в Русский музей, Эрмитаж, в Филармонию, где еще в дореволюционное время работали мои родные деды. С Петербургом связаны и трагические дни моей жизни – война, блокада, голод. Связь с городом у меня и по сей день очень крепкая – я люблю его и восхищаюсь им.
– Что для вас значит быть интеллигентным?
– Интеллигентность связана с образованностью, с особым мировоззрением, мироощущением, умением верно реагировать на жизненные обстоятельства. Наличие интеллигентности точно никому не помешает и даже больше – ее следует передавать из поколения в поколение.
– Расскажите, пожалуйста, о ваших учебных стажировках в Италию. Наверное, в те времена эта было уникальной возможностью выехать за границу и увидеть «другой мир»?
– В Милан, в Школу совершенствования оперных певцов при театре «Ла Скала», я поехал в группе из пяти человек. Такие стажировки певцов из СССР существовали как до меня, так и позднее. Я прекрасно помню свои впечатления, ведь до этого я никогда не бывал за границей, а тут мне представилась возможность провести два сезона в Италии! В первые дни у меня сильно болела шея, так как я долго ходил по городу и смотрел по всем сторонам. Меня притягивали как объекты искусства и исторические памятники, так и витрины… Я часто сталкивался с прохожими и… скамейками. Витрины сильно отличались от привычных мне, а многое просто было не знакомо. Поэтому вначале я шел по одной стороне улицы, замечая каждую деталь, потом, повернув шею, шел по той же улице обратно. Кроме боли в шее, я вернулся домой с массой новых впечатлений: об Италии, о ее красоте, культуре, людях и, конечно, о «Ла Скала». В ту пору театр возглавлял потрясающий человек, который содержал «Ла Скала» на свои деньги – Антонио Гирингелли… Это были времена послевоенного расцвета театра: на сцене пели Корелли, Паваротти и другие выдающиеся исполнители. По вокалу с нами занимался прекрасный педагог и известный итальянский певец Дженнаро Барра, друг Энрико Карузо. Мы получали ценные уроки и советы от больших мастеров своего дела и, конечно, присутствовали практически на всех репетициях в «Ла Скала».
– Какие отличия итальянской вокальной школы от русской?
– Существует итальянская манера пения, а есть русская. Причем нельзя сказать, что одна лучше другой. Главное в пении – хорошо поставленный голос, правильное дыхание и техника. Голос должен быть отточен настолько, чтобы виртуозно «живописать» картины, задуманные композитором.
– Помог ли вам советский строй стать хорошим певцом?
– Не строй сделал из меня певца. Он, наоборот, страшно мешал: запреты на выезд, на развитие карьеры… Но я считаю счастьем, что судьба подарила мне возможность работать с выдающимися певцами, такими как Милашкина, Архипова, Вишневская, Образцова, Нестеренко и другими. Но говорю с горечью – все мы находились на положении служивых людей, «втиснутых в жесткие рамки», границы которых за нас определяло государство.
– Вы когда-либо чувствовали в театре конкуренцию со стороны других певцов?
– Нет, напротив, мои коллеги, выдающиеся личности и исполнители, украшали мою жизнь. Выступать вместе с ними было честью.
– Какое значение имеет чувство любви в творческой работе?
– Любовь в жизни каждого человека, а особенно творческого, – самой лучший катализатор и вдохновитель. Именно она, как ничто другое, может создать особую палитру красок и чувств, так необходимых для каждой роли.
– Ваша самая любимая роль?
– У меня не одна, а три любимых партии: Хозе, Герман и Отелло. Конечно, и все другие роли я исполнял с большим наслаждением: Паяцци, Дон Карлос, Каварадосси и так далее. Ведь нужно любить то, что ты делаешь, а иначе какой смысл всего этого? В каждом герое я искал и находил часть самого себя – это позволяло мне быть искренним на сцене.
– В 1988 году вы переехали в Австрию. Почему именно в столицу?
– В то время у меня было очень много контрактов в Вене: около 40 спектаклей в сезон. Поэтому жить далеко от Вены – было бы непрактично. Еще один плюс – удобное географическое расположение: ездить и летать отсюда в другие места – не проблема. Кроме того, Венской оперой руководили дирижеры мировой величины, такие как Аббада, Маазель. В первый и не в последний раз я посетил Вену с гастролями Большого Театра в 1971 году. Мне понравился этот спокойным и красивый город, в нем я чувствовал себя комфортно. Таким образом, к переезду я был в некотором смысле «подготовлен».
– Изменилось ли за это время ваше отношение к России?
– Я как любил, так и люблю свою Родину.
– В чем особенность работы в Австрии?
– Здесь больше порядка, четкости, требовательности в работе; надо всегда демонстрировать высокое качество исполнения. Тебе «не простят» небрежности и непрофессионализма. Плохо выступил раз, два – и забудь о серьезных контрактах.
– Ваш любимый дирижер?
– Все хорошие дирижеры – мои любимые: Караян, Светланов, Маазель, Аббада, Озава – да всех и не перечислишь!
– Самый дорогой вашему сердцу театр?
– Мариинский.
– Самый близкий друг?
– Моя жена.
– Самое большое счастье?
– Тоже жена.
– Ваша жена – знаменитая певица Тамара Милашкина. Как она повлияла на ваше творчество и мироощущение?
– Мой брак с ней оказал сильнейшее влияние на всю мою жизнь, в том числе и на карьеру. Она помогала мне и в изучении ролей, и вопросах вокальной техники; давала ценные советы в решении певческих и творческих проблем. Кроме этого, как я уже говорил, она была и есть моим самым лучшим другом, а этим многое сказано. Она – моя настоящая вторая «половинка». Не только в благополучные, но и в трудные времена Тамара Андреевна всегда была рядом со мной. Был момент, когда только благодаря ей, ее поддержке я вернулся на сцену. Наш союз стал творческим и семейным созвучием. Вот уже сорок лет мы вместе…
– Был ли у вас с женой настоящий домашний очаг, ведь вы оба часто бывали на гастролях?
– Конечно, был. Мы всегда ценили домашний уют, а гастроли нам не мешали. Дом как был, так и остается для нас «святым местом», куда хочется возвращаться.
– Что создает погоду в вашем доме?
– Наши добрые и теплые чувства друг к другу.
– Вера, Надежда и Любовь – какое значение имеют эти три слова для вас сегодня?
– Огромное. Святое.
– Скажите, какую музыку вы предпочитаете слушать дома за чашечкой утреннего чая?
– Утром я в тишине пью кофе. А в музыке я часто отдаю предпочтение хорошему спокойному джазу 40 – 50х годов.
– В чем вы сегодня черпаете радость жизни?
– Прежде всего, в самой возможности жить. Мне доставляет особое удовольствие чтение, искусство; я хожу в музеи, встречаюсь с друзьями. А еще жизнь моя полна воспоминаний. Кто бережно относится к воспоминаниям – тот живет дважды…
– А какие ваши самые яркие воспоминания?
– Например, когда я впервые вышел на сцену в составе студенческого хора в Ленинградской консерватории. Я весь так и «вибрировал» от волнения.
– Чем отличались ваши первые сценические работы от более поздних?
– Первая роль, которую я изучил в Консерватории – была партия Ленского. После своего первого спектакля несколько дней я не мог ни то, что петь, даже разговаривать – силы покинули меня. Для примера: будучи уже зрелым певцом, я мог выходить на сцену чуть ли не каждый день.
– Что вам интересно сегодня в мире?
– Многое. Конечно, я наблюдаю и за развитием отношений между Россией и ее соседями, партнерами, хотя, если честно, я не большой любитель политики.
– Что бы вы изменили в себе, если бы у вас была возможность вернуться в прошлое?
– Я хотел бы быть добрее и снисходительнее… Не все воспоминания доставляют мне удовольствие. Я спрашиваю себя: всегда ли мои поступки были оправданы или мне надо было вести себя иначе?
– Есть ли у вас старый добрый друг, с которым вас связывают долгие годы дружбы?
– Да, известный петербургский композитор Яков Дубравин, которому тоже недавно исполнилось 70 лет – с ним мы сидели за одной партой в первом классе. Мы продолжаем видеться, и никакие расстояния нам не помеха.
– Ваше самое яркое впечатление в жизни?
– Ощущение свободы.
– Благодаря Интернету я смогла увидеть вас в разных ролях на сцене Большого театра. А вы освоили современные средства коммуникации и различные новинки техники?
– Честно говоря, я ощущаю себя человеком девятнадцатого века. Я привык обходиться без всяких «ноу-хау». У меня и мировоззрение, и привычки, и, например, отношение к женщине – из «другой эпохи». Компьютер, факсы и все остальное – словно предметы с другой планеты.
Мы вежливо попрощались. У выхода, я оглянулась и увидела его широкую статную спину, твердую походку… Он уходил, как уходит время, не оборачиваясь. После таких встреч остаются впечатления, и, конечно, «шаги» таких личностей как Владимир Атлантов оставляют отпечаток в истории – их талант помнят, а их профессионализм и творческую индивидуальность ставят в пример.
Тогда я подумала: «Как интересно, Владимир Андреевич стал поистине одним из атлантов мировой оперной сцены XX столетия, его записи слушают и по ним учатся в XI столетии, а вместе с тем он сам себя считает наследником XIX века. Уверенно «шагать» сквозь эпохи и времена – это, наверное, удается только выдающимся личностям. Таким как он, влюбленным в свое дело, дует в спину ветер свободы, ведь настоящее творчество не имеет границ и смотрит с надеждой туда, за горизонт…
Интервью взяла Мария Гринева
