Австрия со всех сторон

40 метров под водой, или Аквалангист с докторской степенью

Просмотров: 22
Разбойники в Омане, пожар на судне в Антарктиде, раскопки в Японии – обо всем этом читатели узнают из интервью Андрея Островского.

– Вы в Вене в командировке?
– Я, хоть и приехал в Вену сам, но остаюсь сотрудником СПбГУ (Санкт-Петербургского государственного университета). Это распространенная практика во многих академических институтах. 2 года работаешь дома, потом за границей, или работаешь дома постоянно, но ездишь за границу читать лекции.
– В каких странах вы побывали до Австрии?
– Мы с семьей подолгу жили в Дании, Германии и Англии. В Австрию в первый раз приехали в 2003 году. Я работал в Венском университете, а жена преподавала в посольской школе. В 2005 году мы вернулись в Санкт-Петербург, и я защитил докторскую диссертацию. В 2007 году мы снова приехали в Вену, где я 3 года работал по гранту.
– Какой наукой вы занимаетесь?
– Я занимаюсь несколькими видами морской биологии, точнее зоологии и палеонтологии.
Изучаю определенную группу морских организмов, которые существуют полмиллиарда лет. Я веду их подробную палеонтологическую летопись.
– А при чем здесь Австрия? Здесь и моря-то нет!
– В Венском университете существует очень давняя традиция морской экологии и биологии, здесь работают специалисты в этой области мирового уровня.
– А на что можно получить грант?
– Когда я подаю заявки на гранты, я обязательно включаю туда экспедиционные работы. Последний грант – это были Мальдивские острова и Оман, Панама. В основном это тропическая часть мирового океана, практически не изученная. Это дикие бедные районы. Мы знаем о Мальдивских островах как о богатых курортах. Но это лишь небольшая их часть. То же можно сказать и о Панаме. Отъедешь на несколько километров от столицы – и страшно из машины выйти. В Омане, например, наша группа работала с вооруженной охраной. Там правительство ввело запрет на вылов одного очень редкого моллюска, который продают в Китай. Местные рыбаки рассматривали нас как конкурентов, и, пока мы ныряли, занимаясь своими делами, они могли учинить разгром и поджечь машину.
– Так вы ныряльщик?
– Аквалангист. Это часть моей профессии. Чтобы год просидеть над лабораторными исследованиями, надо месяц пробыть под водой. Это в среднем 2 погружения в день на глубину до 40 метров. Причем до места надо добираться часа 4, поскольку мы не работаем там, где развита инфраструктура и где все изучено, а отправляемся в такие дикие места, где на дне и пивная банка не лежит.
– А палеонтология?
– Я этим активно занимался в Японии, где приходилось не нырять, а копать. Там в некоторых районах на поверхность выходят горные породы определенного возраста. В мире таких мест всего 5 – 6. Япония – это белое пятно, где данные породы вообще не изучены.
– А какое отношение они имеют к морю?
– Это морские осадочные породы, в которых сохраняются скелеты морских организмов.
– Я смотрю, вы поездили по всему миру.
– География моих поездок очень широкая. Я рассказал об экспедициях. Но бывает, что это работа не под водой, а на палубе арендованного научного судна. Когда надо добраться до больших глубин, используются разные орудия лова, например, тралы и ловушки для глубоководных морских организмов. Все, что находится до 40 метров под водой, может поднять аквалангист, а глубже – только техника.
Иногда это преподавание: в Панаме – на интенсивных курсах в университете; в Америке, в Детском морском экологическом лагере во Флориде. Я там делал обучающие биологические программы, а еще работал инструктором по подводному плаванию.
– А со скольки лет там можно нырять с аквалангом?
– В Америке – с 12-ти лет. В Австрии, кстати, – с 14-ти. Здесь учатся этому всего 6 дней (сначала 3 дня ныряют в бассейне, потом 3 дня – на озере).
– В каких особо экзотических местах вам пришлось побывать?
– В 1989 – 1990 годах я 11 месяцев работал в Антарктиде. Отправился туда на научно-экспедиционном судне, на нем случился пожар, был поврежден основной двигатель. Пароход залатали, и он потихоньку отправился на капитальный ремонт в Сингапур. Все пошло наперекосяк. Зимовщиков вывезти было невозможно, мы поселились в домиках на сваях, так называемых вагончиках. К счастью, мое оборудование не сгорело, и я имел возможность продолжить свою научную работу.
– Когда вы так долго отсутствуете, как себя чувствует ваша семья?
– Мой тесть был моряком-гидрографом, почетным полярником, на год уходил в рейс, поэтому моя жена воспринимает мой стиль жизни нормально.
– А дети? Сколько их у вас?
– Дети тоже привыкли к такой атмосфере. Они росли за рубежом, причем в разных странах. Один раз мы посчитали: за время наших путешествий мы поменяли 17 квартир.
Дочери Ксении 21 год, она студентка филфака СПбГУ, учится на отделении декоративно-прикладного искусства, специализируется на керамике. Пишет стихи и уже издала 2 поэтических сборника.
Сыну Никите 16 лет. Учится в венской гимназии Шоттенбастай, специализирующейся на естественных науках, и на экстернате в посольской школе. Ходит на занятия по дзюдо, получил оранжевый пояс.
– А супруга? Насколько я знаю, она взяла на себя руководство Венской русской школой.
– Это верно. Это ее основная деятельность в Австрии, которая ей очень нравится – она отдает этой работе всю себя. Мы надеемся, что этот проект будет успешным, потому что количество родителей, желающих обучать детей русскому языку, все время растет. Много детишек водят в нашу игровую группу.
– А вы помогаете супруге?
– Конечно. Всем, чем могу.
Беседовала Ирина Мучкина

Оставьте свой комментарий к статье
  • Регистрация
  • Авторизация

Создайте новый аккаунт

Быстрый вход через социальные сети

Войти в аккаунт

Быстрый вход через социальные сети